Федералист - Страница 65

Публий [c.177]

КОММЕНТАРИИ

Американское ополчение в ходе прошлой войны... – Гамильтон считал, что разговоры о солдате-гражданине, а следовательно, о превосходстве ополчения над регулярной армией – опасная болтовня. В этом отношении он развивал наследие Дж. Вашингтона, который во всеоружии опыта Войны за независимость указывал: “Полагаться в какой-то степени на ополчение, конечно, смешно. Люди, оторванные от сладостей личной жизни, непривычные к звону оружия, совершенно не знакомые с военным делом, не уверенные в себе, при встрече с подготовленными и дисциплинированными войсками, искусными в военном деле, робеют и готовы бежать от собственной тени”. Что до офицеров ополчения, подбиравшихся в штатах, то, по словам Дж. Вашингтона, используя их, “ни один человек, дорожащий своей репутацией, не может отвечать за последствия”. В статье 29 Гамильтон с удовлетворением констатировал, что ополчение будет обучаться, а офицеры назначаются штатами в соответствии с критериями, установленными федеральным правительством. [c.577]

К тексту

Федералист № 26

Александр Гамильтон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 177–184.

Декабря 22, 1787 г.

К народу штата Нью-Йорк

Едва ли следовало ожидать, что в народной революции умы остановятся на той золотой середине, которая отмечает желанную границу между властью и [c.177] привилегиями и объединяет энергию правительства с обеспечением безопасности частных прав. Неудача в этом деликатном и важном деле – серьезнейшая причина наших трудностей, и, если мы не проявим осмотрительности, чтобы избежать повторения этой ошибки в наших будущих попытках исправить и улучшить нашу систему, мы будем бродить от одного к другому химерическому проекту, пытаться проводить изменения после изменений, но едва ли когда-нибудь существенным образом добьемся перемен к лучшему.

Сама идея ограничения законодательной власти в деле обеспечения национальной обороны принадлежит к одной из тех тонкостей, восходящих скорее к жажде свободы в большей степени страстной, чем осознанной. Мы, однако, убедились, что пока она не получила значительного распространения (см. статью 24. – Ред.). Даже в нашей стране, где она впервые была высказана, только в двух штатах – Пенсильвании и Северной Каролине – ее в какой-то степени одобрили, а все остальные отказались хоть в малейшей степени выразить ей сочувствие, мудро рассудив, что нужно все же иметь доверие, и это подразумевается в самом акте делегирования власти; лучше рисковать злоупотреблением этого доверия, чем ставить препятствия правительству и создавать угрозу общественной безопасности неуместными ограничениями законодательной власти. Противники предлагаемой конституции в этом отношении сражаются со всеобщей решимостью Америки, и вместо того, чтобы извлечь уроки из опыта – не допускать крайностей, в которые мы так или иначе можем впасть, – они, по-видимому, расположены к тому, чтобы ввести нас в другие, еще более опасные и выходящие из ряда вон. Ссылаясь на то, что тон, взятый правительством, как будто слишком высок или жесток, они стали проповедовать доктрины, рассчитанные на то, чтобы побудить нас снизить или смягчить его средствами, которые в других случаях осуждались или исключались. Можно утверждать, не впадая в обличительный тон, что, если принципы, которые они внушают по различным поводам, превратятся в народное кредо, все равно эти принципы совершенно не подойдут [c.178] народу в осуществлении правления. Но опасность такого рода нельзя не предвидеть. Граждане Америки слишком проницательны, чтобы их можно было убедить впасть в анархию. И я серьезно ошибусь, если стану утверждать, что жизнь не выработала глубокое убеждение в общественном сознании – для благосостояния и процветания общества совершенно необходима еще большая действенность правительства.

Вероятно, здесь уместно коротко коснуться генезиса и эволюции идеи об исключении существования военного формирования в мирное время. Хотя у людей, склонных к размышлениям, она может возникнуть из рассмотрения характера и тенденции таких структур, подкрепленных событиями, случившимися в другие времена и в иных странах, тем не менее как национальный феномен она ведет к тем особенностям мышления, которые свойственны нации и от которых в целом и происходит население этих штатов.

В Англии власть монарха еще долго после норманнского завоевания была почти неограниченной. Постепенно, однако, в сферу полномочий короны начались вторжения жаждущих свободы сначала баронов, а затем и народа, пока большая часть этих невероятных претензий не была утрачена. Но только с революцией 1688 года, вознесшей принца Оранского на трон Великобритании, свобода в Англии окончательно восторжествовала. О неограниченном праве вести войну, признанном принадлежностью короны, свидетельствовало то, что Карл II имел в мирное время регулярную армию в 5000 солдат. Яков II увеличил это количество до 30000, которых оплачивали из его цивильного листа. Во времена революции с целью ликвидации столь опасного права в подготовляемый тогда билль о правах была внесена статья, гласившая, что “создание или содержание постоянной армии в пределах королевства в мирное время без согласия парламента противозаконно”.

В этом королевстве, когда пульс свободы бился с максимальной быстротой, не сочли необходимым принимать меры предосторожности против опасности постоянных армий, кроме запрещения создания и содержания их только властью исполнительного должностного лица. Патриоты, совершившие ту памятную революцию, [c.179] были очень умеренны и хорошо информированы, чтобы думать о введении каких-либо ограничений на прерогативы законодателей. Они понимали, что требуются определенное количество солдат для охраны и гарнизонов; что нельзя заранее установить точные границы национальных потребностей; что на всякий чрезвычайный случай где-то в системе правления должны быть достаточные прерогативы, и, когда они представляли на суждение законодательного органа вопрос о применении этих прерогатив, они достигали высшей точки мер предосторожности, совместимой с общественной безопасностью.