Федералист - Страница 119

119

“Пусть каждая американская мать вдохнет благоговение перед законами лепечущему младенцу, резвящемуся в ее объятьях, пусть ему учат в школах, семинариях и колледжах, пусть о нем напишут в букварях, прописях и альманахах, пусть его проповедуют с кафедр, провозглашают в залах законодателей, исполняют в судах. Коротко говоря – пусть оно станет политической религией народа, пусть стар и млад, богач и бедняк, серьезный и веселый, мужчина и женщина, говорящие на любом языке, любого цвета кожи, любого положения не устанут приносить жертвы на его алтарь”. Страстное суждение А. Линкольна приобретает еще большее звучание, если припомнить, что, когда составлялась конституция и писался “Федералист”, США не знали политических партий, а во времена Линкольна уже оформилась двухпартийная система, разумные адепты которой сходились на безусловном “благоговении” перед законом. O чем настоятельно напомнил Линкольн тем, кто стремился поставить интересы своей партии над законом. [c.578]

К тексту

Федералист № 50 [49]*

Джеймс Мэдисон

(совместно с Александром Гамильтоном)

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 342–345.

Комментарии (О. Л. Степанова): Там же. С. 578–579.

Февраля 5, 1788 г.

К народу штата Нью-Йорк

Можно, пожалуй, высказать и противную мысль – что в противоположность случайным обращениям к народу, каковые вполне могут вызывать возражения, обращения, производимые постоянно, окажутся уместной и достаточной мерой для того, чтобы предотвратить или исправить нарушения конституции.

Прошу принять во внимание, что, исследуя означенные средства, я ограничусь вопросом, насколько они способны помочь блюсти конституцию, вынуждая те или иные ветви власти оставаться в положенных им пределах, и отнюдь не считаю эти средства пригодными изменили” саму конституцию. Что касается первого, то обращения к народу в определенные периоды почти столь же бессмысленны, как и обращения к нему по случайным поводам, по мере их возникновения. При коротких промежутках между такими периодами то, что подлежит проверке и исправлению, окажется чересчур близким по времени и связанным со всеми теми обстоятельствами, которые лишь очернят и исказят результаты ревизий. При длительных промежутках то же самое замечание остается в силе касательно любых недавних мер, в отношении же давних будет тем справедливее, чем глубже они будут уходить в прошлое, ибо, если отдаленность во времени и может содействовать беспристрастной проверке, преимущество это неотделимо от тьмы неудобств, которые, надо полагать, сведут его на нет. Во-первых, публичная проверка по истечении долгого времени окажет крайне слабое сдерживающее воздействие на власти, которые, возможно, пошли на крайность в силу существовавших тогда причин. Да и можно ли представить себе, что законодательная [c.342] ассамблея из ста, а то и двухсот членов, страстно преследующих излюбленную цель и нарушающих ради нее конституцию, остановится в своем неудержимом продвижении к ней, прислушавшись к доводам, возникшим в результате проверки их действий, отделенной промежутком в десять, пятнадцать, а то и двадцать лет? Далее, злоупотребления по большей части уже успеют дать свои пагубные плоды, прежде чем целительные постановления против них начнут применяться. И наконец, там, где они, возможно, и не причинят большого зла, так долго будут в действии и пустят такие глубокие корни, что их вряд ли легко будет выкорчевать.

Замысел пересмотреть конституцию с тем, чтобы исправить недавно выявившиеся несообразности, а также ради других целей, был осуществлен в одном из штатов. Задачей совета цензоров, собиравшегося в Пенсильвании в 1783 и 1784 годах, было, как мы видели (см. статью 48. – Ред.), проверить, “не вторгаются ли законодательная и исполнительная власть в сферы ведения друг друга”. Этот важный и доселе не применявшийся в политике опыт заслуживает очень пристального внимания по ряду пунктов. Правда, по многим из них он, пожалуй, как единственный в своем роде, к тому же проведенный в условиях несколько своеобразных, не может считаться полностью убедительным. Но в применении к обсуждаемому вопросу эксперимент этот содержит некоторые факты, которые, осмелюсь заметить, служат отменной иллюстрацией к приведенным мною доводам.

Во-первых. Выясняется, что, судя по именам джентльменов, входивших в означенный совет, некоторые, по крайней мере из его деятельнейших и ведущих членов, были также деятельными и ведущими фигурами в политических партиях, уже существовавших в штате.

Во-вторых. Выясняется, что те же деятельные и ведущие члены совета были также деятельными и влиятельными членами законодательного и исполнительного корпусов в рассматриваемый период и даже выступали кто за, кто против тех самых мер, соответствие которых конституции предстояло проверить совету. Двое из его членов ранее занимали должность вице-губернатора [c.343] штата, а несколько других входили в исполнительный совет на протяжении семи истекших лет. Один из них до того был спикером, а ряд других – видными членами законодательной ассамблеи одновременно с ним.

В-третьих. Каждая страница протоколов свидетельствует о том, насколько эти обстоятельства сказывались на характере обсуждений. В течение всего времени своего существования совет был расколот на две четкие и непримиримые партии. Этот факт подтверждают, сокрушаясь по его поводу, сами члены совета. И даже без этого протоколы заседаний – прямое тому доказательство. По всем вопросам, какими бы мелкими и не связанными друг с другом они ни были, одни и те же имена неизменно выстраиваются в две враждующие колонки. Любой нелицеприятный наблюдатель может, не опасаясь ошибиться и вместе с тем оказаться обвиненным в пристрастии к одной из сторон или ее поборнику, сделать вывод, что, к сожалению, страсть, а не разум, скорее всего, определяли их решения. Когда люди, решая разнообразные вопросы, руководствуются трезвым и вольным разумом, они неизбежно высказывают по их поводу различные мнения. Когда же ими правит общая страсть, мнения эти, коль скоро здесь годится это слово, во всем одинаковые.

119