Федералист - Страница 45

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 123–127.

Комментарии (О. Л. Степанова): Там же. С. 574.

Декабря 5, 1787 г.

К народу штата Нью-Йорк

Возражение, отличное от разобранного и на которое ответ в моей последней статье, может быть выдвинуто против принципа законодательства непосредственно для граждан Америки. Могут указать, что при слишком сильном правительстве Союза возникает тенденция вобрать в себя остаточную власть, которую сочли разумным оставить штатам для решения местных вопросов. При всей терпимости к властолюбию, которую можно требовать от разумного человека, признаюсь – я не могу понять, какой соблазн могут [c.123] испытывать те, кому доверено вести дела общего правительства, чтобы лишить штаты подобной власти. Регулирование элементарного правопорядка в штате, на мой взгляд, пустяковая приманка для честолюбия. Торговля, финансы, переговоры, война, по-видимому, включают в себя все, что очаровывает умы, подверженные этой страсти, а власть, потребная для решения этих вопросов, – достояние национального хранилища. Отправление частного правосудия между гражданами одного и того же штата, надзор за сельским хозяйством и другие подобные заботы – все это, коротко говоря, должным образом разрешается местным законодательством и никогда не может быть желанным объектом генеральной юрисдикции. Следовательно, невероятно, чтобы в федеральных советах существовало желание узурпировать власть, с которой они связаны, ибо попытка использовать ее как хлопотна, так и бесполезна и обладание ею по этой причине ничего не даст для достоинства, значимости или блеска национального правительства.

Но давайте в интересах аргументации допустим, что простой безответственности и страсти к господству окажется достаточна, чтобы породить такое настроение. Но и при этом можно с уверенностью утверждать, что конституционное собрание национальных представителей, или, другими словами, народ нескольких штатов, поставит под контроль раскармливание столь чудовищного аппетита. Правительствам штатов всегда легче покушаться на национальные власти, чем национальному правительству покушаться на власти штатов. Доказательство тому – большее влияние, которое правительства штатов, при условии ведения своих дел честно и осмотрительно, обычно имеют среди народа. Это обстоятельство в то же время учит нас, что всем федеральным конституциям присуща прирожденная и существенная слабость и нужно во что бы то ни стало при их создании придать им всю силу, которую можно совместить с принципами свободы.

Большее влияние местных правительств частично проистекает от расплывчатой структуры национального правительства, но главным образом от характера проблем, которыми занята администрация штата. [c.124]

Известная особенность натуры человека состоит в том, что его привязанности ослабевают пропорционально расстоянию или расплывчатости объекта. В соответствии с тем же принципом, по которому человек больше привязан к своей семье, чем к соседям, к соседям – больше, чем к общине в целом, население каждого штата склонно испытывать куда более сильную привязанность к местным правительствам, чем к правительству Союза, если, конечно, действенность этого принципа не будет подорвана значительно лучшим функционированием последнего.

Это сильное сердечное пристрастие людей получит мощную поддержку регулированием деталей, которым займется штат.

Множество более чем минутных интересов, которые по необходимости подпадают под юрисдикцию местных администраций, создавая возможности влияния во всех частях общества, нельзя разделить, не входя в такие тягостные и непривлекательные подробности, никак не компенсирующие поучительность урока, который можно было бы из этого извлечь.

Есть только одно преимущество, принадлежащее к сфере действия правительства штатов, которое способно ясно и удовлетворительно осветить дело. Я разумею обычное применение норм уголовного и гражданского права. Среди всех других источников, обеспечивающих повиновение и привязанность народа, этот самый мощный, универсальный и привлекательный. Именно он, будучи непосредственным и видимым гарантом жизни и собственности, постоянно демонстрирующий обществу как поощрения, так и наказания, регулирующий все те личные интересы и известные заботы, к которым так чувствительны индивидуумы, в большей степени, чем все остальные обстоятельства, способствует появлению любви, уважения и почитания по отношению к правительству. Этот великий цемент общества, который будет распространяться почти целиком через каналы местных правительств, независимо от всех других причин влияния, обеспечит этим правительствам положение империи над соответствующими гражданами, сделав из них постоянный противовес и нередко опасных соперников власти Союза. [c.125]

Работа национального правительства, с другой стороны, не в такой степени находится непосредственно под наблюдением массы граждан, проистекающие от его деятельности преимущества в основном оценивают и используют предприимчивые люди. Что касается общих интересов, то национальное правительство в меньшей степени затронет и соответственно в меньшей степени будет вызывать привычное чувство долга и ощутимую привязанность.

Изложенные здесь по этому вопросу аргументы многократно продемонстрировал опыт всех известных нам федеральных конституций и всех других, хоть в какой-то степени аналогичных им.

Хотя древние феодальные системы, строго говоря, не были конфедерациями, тем не менее они заимствовали особенности такого рода объединений. У них был общий глава, вожак или суверен, власть которого распространялась на всю нацию, ряд подчиненных вассалов или ленников, которым выделялись большие участки земли, и многочисленная толпа меньших вассалов, державших и обрабатывающих каждый свой феод на условиях верности феодалу или подчинения лицам, наделившим их землей. Каждый крупный вассал был своего рода сувереном в пределах своего домена. Результатом такого положения была постоянная оппозиция власти суверена и частые войны между крупными баронами или самими главными феодалами. Власть главы нации обычно была слишком слаба для сохранения общественного мира или защиты людей от притеснения со стороны их непосредственных лордов. Историки подчеркивают, что этот период в Европе был временем феодальной анархии.